Antohin: Тебе что Америка так нравится. На тебя все похоже. Одни обещания. Все в кредит. Дом не твой, а банка, а ты живешь хозяином. Дутое все. Как ты, пузырь...

Антохин "приходит" иногда из зала -- и уходит туда, садится, смотрит "спектакль". Обращается к залу, когда?

Антохин не пишет, это Анатолий написал ""Отец-Россия", а этот ему только мешает.

Он что, из "Книги Антохиных", один из них? Как змей-горыныч, кащей бессмертный, никак не убить. Должен быть какой-то секрет, как в сказках.

Он не Мефистофель, а черт.

"Антохин" в сетевой книге (каталоге) не выписан, "Антохины" (много), ну а один как выглядит?

Философская Драма?

Antohin -- моя фамилия, кто этот "Антохин" я плохо знаю. "Чужой" человек. Даже не знаю, если он мне друг. Хорошо ли я его знаю? Не думаю. Как он ко мне относится? Это все -- для драмы.

What? Another character? Or the three of them: Tolya, Son, Anatoly! Я жду, когда они все три сойдутся. Это важно. What does it mean that 3 of them? When are they together? Каждый из них -- поколение? Свет погас, сидят при свечах.

The recent death isn't present! Flowers? Morning. How they cleaned the graves... Пиши!

Детские голоса - поют. По-русски, по-английски, на пленке.


СЫН. Это из спектакля. На рождество. Саша и Алёша играли. Он - Петю, она олененка...

ОТЕЦ. Ах, жалко Лида не видела! Вот порадовалась бы...

СЫН. И карточки тебе оставлю...

ОТЕЦ. Вот спасибо тебе, сыночек. От меня и матери.

...

СЫН. Я ведь не мальчик, отец. Антону двадцать четыре в марте исполнилось.

ОТЕЦ. Ты смотри за ним, как ястреб. Неспокойный он.

СЫН. Живой, вот и беспокойный. Да и страшно ему, что столько мертвых вокруг. Ведь живым с мертвыми мешаться нельзя.

ОТЕЦ. Что это, грех? Я непомню...

АНАТОЛИЙ. Нет грехов больше, отец. Коммунисты это давно поняли. Одни преступления остались. Грех - это для живых.

ОТЕЦ. А мы кто? Мертвые?


(Сыну) - Да что тебе рассказать? Сказать могу, а разговора у нас с тобой, сам понимаешь, не получится. Ведь мы не близкие, не родные, мы - далекие. Да ты уже знаешь, так? До себя как до звезд. Как до горизонта. Никогда не дойдешь, не встретишь. Вот мы и кидаемся к другим... Хочешь, про твою смерть? (Усмехается) Где могила не знаю, а как умирал, это помню. А может и нет могилы вовсе. Я ведь просил, чтобы сожгли и пепел разбросали... Один ты умирал. Я не хотел, чтобы дети знали и видели. Только чужие. Что, дальше? (Сын кивает, молча) Короче, застрелили они меня. Да, да, этот мальчик Толя, ты, все вы - из жалости, милосердия, конечно. Вот сюда (показывает на висок) - больше ничего не помню. (Улыбается) Да ты, наверное, про "потом" знать хочешь? Хочешь ведь? По глазам вижу!

Do not write what they know better than you! Only what they don't know!

Lines to quote, story to remember, characters to SEE!

У этого Анатолия сердце больное, задыхается - астма? Умирает, когда сын уходит. До того, после. Души видят, обнимают? Он пьет. Небритый, опустившийся. В первом акте молчит, никто его не замечает.

СЫН. Уходи, не хочу, чтобы они тебя видели.

АНАТОЛИЙ. Да не видят они. Слава Богу, не видят и не поверят. Да и ты не веришь, так?

СЫН. Не пей.


Толя, ты что, не узнаешь? А отец где?

СЫН. В спальне. Задремал.

АНАТОЛИЙ. А, значит тебе компанию нужно составить (наливает, пьет). Давай за встречу, за мать, за жизнь (пьет и наливает).

СЫН. Вы кто? Я вас не помню. Разошлись все.

АНАТОЛИЙ. Видишь, как время бежит, как мы меняемся, стареем (пьет).

СЫН. Ладно, выпил - и иди.

АНАТОЛИЙ. Что же ты так, Толик? Не помнишь, не узнаешь, гонишь (пьет).

СЫН. Иди, иди, а то я тебя выкину. Не хочу только отца будить.

АНАТОЛИЙ. Не по-русски, поменялся ты там, в Америке, недобрым стал. Меня, можно скажать, старика, родственника, родню - и выкину. Как это с балкона что-ли?

СЫН. Бери бутылку и уходи.

АНАТОЛИЙ. Выпей со мной - я и пойду. Я ведь повидаться пришел, да мать помянуть...

СЫН. Какая она тебе мать, пьянь?

АНАТОЛИЙ. Такая, как и тебе, Толян. Брата родного не узнаешь? Вот как!

СЫН. Да пошел ты! Нет у меня братьев, и не было!

АНАТОЛИЙ. Много ты знаешь! Ты свет влючи и присмотрись. Я вот тоже без очков плохо вижу. Сколько тебе? Ну да, сорок пять исполнилось уже. Ох, как время бежит! Но ты ничего, витамины в Америке наверное принимаешь? А я вот (пьет) по русски. А что еще одному делать? Семья-то как? Дети, жена?

СЫН. Ну ладно, говори.

АНАТОЛИЙ. Что говорить?

СЫН. Кто ты?

АНАТОЛИЙ. Человек.

СЫН. Говори, что надо.

АНАТОЛИЙ. Это тебе надо, а мне уже ничего не надо. Посмотри на меня. Что сам не видишь?

СЫН. Пошел вон, козел! Что ты мне голову морочишь?

АНАТОЛИЙ. Ты не кричи, отца разбудишь. Пусть подремлет, день большой был - сын приехал, поминки. У тебя обратный билет есть или на вокзале купишь?

СЫН. Кто вы?

АНАТОЛИЙ. Я же сказал, родня.

СЫН. Да не знаю я вас.

АНАТОЛИЙ. Давай выпьем, поговорим - вот и узнаешь. Видишь, что с тобой Америка сделала? Вон какой нервный стал, пугливый. Что ты дергаешься? Тебе ведь спешить некуда, дел у тебя в Питере не осталось. Давно пора было ехать, что тебе как говну в проруби плавать? И отца в покое оставь. Мать угробил, а теперь за него взялся?

(СЫН толкает его, АНАТОЛИЙ падает.)

АНАТОЛИЙ. Давай, давай, бей! Я от тебя другого и не ждал. Я за тобой наблюдал...

Что? Перепугался? Узнал?

СЫН. Узнал.

АНАТОЛИЙ (поднимается, садится, наливает и пьет). Вот и хорошо. Я знал, что признаешь.

СЫН. Ну так и хватит дурака валять!

АНАТОЛИЙ. Это что, про меня, про себя? (Улыбается). А ты что думал - поезд, самолет - привет, гудбай? Думал, завтра лучше, чем сегодня, как в Америке учили? Или это советское? Про светлое будущее. Ты что, совсем поглупел -- забыл, что все, что обещано, надо со знаком минус писать? Ты ведь на поминки приехал, даже не на похороны! Что еще не понимаешь? Говори! (Бьет по лицу) Говори! Я обьясню. Говори! Кто я?

СЫН. Я.

АНАТОЛИЙ. Вот, это, по крайней мере, больше обсуждать не надо. (Сын берет бутылку, Анатолий отнимает.) Это потом, лет через пять. Спрашивай. У меня время деньги. Тоже билет в кармане.

СЫН. Один?

АНАТОЛИЙ. Один. Что еще?

СЫН. Что же ты раньше молчал?

АНАТОЛИЙ. Потому что дурак ты, ничего не будет. Ни из твоей Америки, ни семьи и писанины твоей.

(СЫН кричит, толкает его на балкон, оба изчезают. Тихо. Появляется Отец в тапочках)

ОТЕЦ. Толя! Сынок?

(Сын появляется с балкона)

У меня шум такой иногда в голове. Это давление, кровь. Я и не прав был. Ты поезжай, и ты, Лида, поезжай. Дочку обними, скажи ей, чтобы об Лялке не волновалась. Да вы все сами видите, а мы тут с Толей постораемся. Простите, что не сохранили вас, растранжирили, жизнь такая. Да вы знаете. Мы ничего не знаем, это плохо, а вы все знаете. Хорошо это?

СЫН. Папа, папа. Ты зачем встал?

(Звонок в дверь. АНАТОЛИЙ появляется опять, в тройке, бабочка)

ОТЕЦ. Это за тобой, тебя спрашивают...

АНАТОЛИЙ (Сыну). Анатолий Георгиевич, машина во дворе.

ОТЕЦ. Кто они, кто он?

"... Ветер по целым дням рвал и трепал деревья, дожди поливали их с утра до ночи. Иногда к вечеру между хмурыми низкими тучами пробивался на западе трепещущий золотистый свет низкого солнца; воздух делался чист и ясен, а солнечный свет ослепительно сверкал между листвою, между ветвями, которые живою сеткою двигались и волновались от ветра. Холодно и ярко сияло на севере над тяжелыми свинцовыми тучами жидкое голубое небо, а из-за этих туч медленно выплывали хребты снеговых гор-облаков." Son takes the books -- Bunin.

(Отец не видит Анатолия)

СЫН (Анатолию). Даже не обняла, а как бы схватила, держит и целует быстро, такими быстрыми губами, как будто вперед надо нацеловать. А ведь я ничего не понял. Мама, говорю, мама, ты что, что? И даже как-будто вырываюсь, отсраняюсь. Ах, какой подлец, и тогда и потом, никогда не пожалел. А теперь что? Какие мы все жестокие, ничего не понимаем, потому что не ценим.

ОТЕЦ. Ты не убивайся, сынок, не молчи (плачет). Ты на слезы внимания не обращай. Это от старости, слабый я стал. Не мучай себя, нельзя.

(Анатолий бьет Сына, тот не отвечает)

АНАТОЛИЙ. Писатель! А она, она, что без чувств, она, что, она ... (бьет)

ОТЕЦ. Толя, ну что ты? Успокойся. Не пугай меня (Обнимает, держит, Анатолий отступает).

СЫН. Прости. Ты меня прости.

(Появляются три женщины - Мать, Мама, Оля.)

АНАТОЛИЙ. Как свет, тепло, солнце. А мы не берем. (Уходит на балкон, бросается)

ОТЕЦ. Ну что же делать? Что делать? Ведь не из окна бросатся...

АНАТОЛИЙ. Я ведь был русским. Ну, советским. Кто я теперь? Какой я американец? Все это прошло. Россия, Америка, жизнь, прошлое. Вот что это значит "советский" -- когда у тебя ничего нет. Бессрочная ссылка. Беги, беги, дурак. Добегался я. Думал, что я Россию проклял... это я себя проклял. Сократ это знал, и Данте. Смерть лучше изнания, а сам себя к этой муке приговорил. Я ведь не барин, как Герцен, чтобы в Лондоне жить. Что же я с твой жизнью сделал, Толя? (Толя пишет, машинка стучит) Пиши, пиши, не слушай меня. Да как у самого себя прощения просить? Ты знаешь? (Сын молчит) Злой ты, не поймешь. Заврался и запутался. Нет, мне себя не жалко. Тебя жалко, его, всех вас...

....

СЫН (Анатолию). Антону, сколько ему было, шесть, семь, в Парке Горького, на набережной, солце, лето, разошлись мы уже тогда...

АНАТОЛИЙ. Да помню я, все помню. Что ты мне рассказываешь? С ума сошел?

СЫН. Зачем вы меня родили, говорит. Нельзя, нельзя такое делать. Нельзя. Ведь не дети, а отцы должны отвечать. Неверное название "Отцы и Дети" -- но красиво, наверное страшно сказать "Отцы и Дочери"...

ТРОИЦА

СЫН (Толе). Эх ты, программист! Что знаешь? Что понимаешь? (показвает на свой компьютер0. Думаешь, жизнь у тебя не начинается? Ничего не происходит? Гонят тебя по этапу, сам себя гонишь -- и ничего не происходит?

АНАТОЛИЙ. Оставь, знаешь, что он не слышит.

СЫН (Толе). Это война, мальчик. По товарищу Троцкому -- вечная революция. (Показывает на Анатолия) Посмотри на него, ему, старику, надо переучиватся чуть не каждый день, вот она -- Америка. Как в самолете, летишь, даже, когда спишь, несет куда-то. А ты думал, что атомный и космисекий век это где-то там... Это мы, мы и есть этот самый век. Чуть зазевался -- авария. (Анатолию) Ты ему скажи, скажи, что в Америке штрафуют, если медленно едешь. Скажи, что в Америке все бездомные -- и каждые три года переезжают с места на место. Как цыгане. Кто их гонит? Скажи ему, скажи.

АНАТОЛИЙ. Сам скажи.

СЫН. Точно падаю, падaю... Как вол сне и даже зацепиться не за что -- пустота. Это что так в космосе "летают"? Я даже ходить разучился, все думаю, что я падаю с одной ноги на другую -- и переставляю ноги, чтобы не упасть. А он перемен хочет...

АНАТОЛИЙ. Молодой. Жить хочет.

СЫН. Я тоже хочу. Только своей, а не чужой жизнью. Ты только посмотри, что пишет!

АНАТОЛИЙ. Знаю, помню я. Пусть пишет. Ты тоже пишешь. Все лучше, чем пить. Молчи. Думаешь, на меня смотреть страшно? Погоди, вон он придет, тогда поговорим.

СЫН. Кто?

АНАТОЛИЙ. Тот, кто после меня. Антохин. Что, воображения не хватает?

СЫН. Когда.

АНАТОЛИЙ. Когда надо. Ты что торопишься? Что, позвать его? (Сын молчит, кивает, Анатолий усмехается) Да ведь ты видел его -- утром, на вокзале. Не помнишь? Этот старик-нищий, что у тебя милостиню просил... Не веришь? Дело твое. А хочешь, на балкон выйди и посмотри -- он там, внизу, на тротуаре лежит. Боишься? (Сын поднимается, выходит на былкон) Да ты позови его. Нет, не услышит, да и пьян. Сам спустись и сюда веди... Вот так оно и есть -- всего боишься. Жизни, себя, времени -- a хочешь его учить (Толя все стучит на пишущей машинке). Не бойся, старик, все проходит. В том числе и смерть. (Сын возвращается с балкона).

СЫН. Это другой, другой старик.

АНАТОЛИЙ. А ты спустись, проверь. Может один из нас. Может мертвый. (Сын молчит) Вот как, профессор. Так они тебя в Питере звали Профессор, не Учитель (смеется). Иди, иди, посмотри -- а его оставь (подходит к Толе), пусть мечтает. Иотца не мучай. Не мучай души живые -- мать, Олю, маму -- ничего ты знаешь о той войне, которая там идет... Отец где?

СЫН. Спит.

АНАТОЛИЙ. Не уходи не простившись.

СЫН. Зови.

АНАТОЛИЙ. Иди; если мертвый, оставь его. Если живой, тащи сюда, мы его спросим. О тебе, о жизни (Молчат) Молчишь? Зачем ты только сюда приехал, Профессор? Прошлое, как большевик, переписывать? Мертвых учить? (показывает на Толю) Он ошибается, а ты врешь.

СЫН. Папа, папа!

АНАТОЛИЙ. Кричи, кричи!

СЫН. Мама...

(Входит Мама)

МАМА. Толя, ты опять не спишь.

ТОЛЯ. Сейчас, сейчас. Ты иди спать, все в порядке.

МАМА. Отец волнуется, не спит. Ты ничего не ещь, куришь...

(Появляется Мать со сковородкой)

МАТЬ. Внучек, я тебе картошечки пожарила -- поешь...

(Появляется Оля)

ОЛЯ. Мама, ты зачем встала? Тебе на работу завтра...

(Появляется Отец)

ОТЕЦ (Сыну). Толя, ты еще здесь? А думал, что дверь хлопнула...

(Появляется Папа)

ПАПА. Что здесь происходит? Опять? Что это за сборища среди ночи? Спать!

(Салют или гроза. Все исчезают. Мы видим всех на мгновение. Как немая сцена у Гоголя. После затемнения остается один СЫН со сковородкой. Голоса -- "Шкварки. Покушай. Фашист. Он не виноват. Оставьте меня в покое! Замолчите! и т.д. -- КОНЕЦ ПЕРВОГО АКТА. Music?)

"Self" is what Son and Anatoly write/wrote in English:

Пьеса должна существовать сама по себе, на сцене -- и быть частью "нет-шоу", а так же -- "Века Антохиных"!